...
Под чечётку железных колёс
Затянусь паровозной трубою,
Заштрихуюсь водой дождевою
И вернусь, чтобы не было слёз.
Разобью отражению нос,
Чтоб закапали розы из раны,
Если завтра они не завянут -
Забинтую, чтоб не было слёз.
[…]
Убеждая, что это всерьёз,
Хлопнут крыльями аплодисменты,
Это двери мне шлют комплименты,
Закрываясь, чтоб не было слёз.
Отвечая на вечный вопрос,
Расставания смысл понимая,
Я молитвой слова повторяю:
Надо жить.
Чтобы не было слёз.
(c) В. Селецкий, изм.отр.
Что можно было сказать теперь? Много лет прошло. Много воды утекло, как любят говорить люди. Как, впрочем, и жидкостей иной природы. Много прошло событий, бурных и завораживающих, проносящихся мимо в неистовом цветном водовороте, равно как заунывных и заглушенных, тянущихся монотонными мрачными волнами… равно как и пустых и неизменных, которые и вовсе прошествовали мимо. Отчего? Не может быть ясно. И тут даже случай не играет своей роли. Ведь приключись некий подобный парадокс, и повторись весь протянутый промежуток времени с самого своего начала, случай будет абсолютно тем же. Да и она абсолютно той же. В тех же поступках и действиях. Потому что такова ее природа, Софии Грегорины Мидросс: двигаться в режиме, продуманном до мелочей, до самых мелких штрихов. И при этом вести себя абсолютно верно, но и ошибаться одновременно. Такая вот траектория жизни, с которой нельзя ничего поделать.
Много лет прошло. Довольно-таки. Только нельзя сказать слишком. Потому как для кого оно, это «слишком»? Ее стареющей, как ни старайся, не назовешь, равно как и погибающей. Тлеющей – может быть. Медленно так, почти незаметно. Подобно как на границе с той точкой отсчета, когда оглядываться на прошлое начинаешь чаще, чем смотреть в будущее. И понемногу упускаешь то, настоящее, что всегда следует между ними.
Софи стояла напротив одного из широких окон в коридоре и завороженно наблюдала за клубами мрака вихреобразно протекающих мимо сумеречных пейзажей. Временами из состояния погруженности ее вырывали яркие огни, заставляя щуриться и ненадолго возвращаться к прошлому течению мыслей. Тогда мутный отсвет собственного лица явно отделялся от теней проносящихся очертаний и плавно бледнеющего серого неба, замирал на плоскости дрожащего стекла. Причем с одной стороны отображение теплело от пара, который призрачной дымкой ложился на окне, а с другой окроплялось мелкими капельками утреннего мистраля. Отчего-то хотелось осторожно прикоснуться, чтобы стереть всю эту рябь. Чтобы все снова погасло, померкло или смешалось. Чтобы ничего нельзя было различить, ничего не воспроизвести, ничего не вспомнить… Только кончики пальцев всякий раз замирали в каком-то дюйме от цели.
Вот вроде бы живешь все это время и ладно. Если доступно такое сравнение. Все вроде как хорошо. Никаких особенных происшествий: тепло, сухо и мухи как на труп пока что не слетаются. Ведешь себя как прежде: так же говоришь, так же похоже смеешься, той же походкой меряешь шаг за шагом. А остальным, тем не менее, кажешься охрипшим, плачущим, едва ковыляющим. Почему же? Все же вроде как в порядке. С каждым днем ничего не меняется – почти те же места, почти те же знакомые лица. До тех самых пор, покуда не в силах становишься скрывать от самого себя простой факт, коего больше всего боишься – что потерял того, последнего. Того, из-за которого все. И мир навсегда перестал обращаться в своем обыкновенном ритме, уж как его не крути. Потому что более никого не осталось.
«Ну что ты опять дождишь?» - сказал бы он с мягкой улыбкой, бесшумно появившись из-за спины. Непременно сказал, если бы только мог. У него еще имя было такое… волшебное… Кажется, произнесешь его, а оно и расцветет, словно заклинание. И улыбался он по-настоящему. Да и других научить умел.
«Неправда. Я не могу. Не умею», - продолжила отнекиваться девушка, хотя и не перед кем больше было. Как и раньше с некой досадой и горечью поглядела на мелкие поблескивающие капельки на щеках собственного отображения. Дядя назвал бы теперь ее унынье простым нытьем. Слабостью для представителей ее специальности совершенно неуместной.
«Как же не так, если так? А отчего в глазах тучки?» - продолжился бы диалог, которому никогда не случиться.
- Пасмурно нынче в фиорском королевстве, - мрачно высказалась София, не отводя взгляда от поверхности подрагивающего стекла. Нехорошая это примета, хандра. Кого угодно готова съесть, только разреши да поддайся.
«Чудная. Вот что опять как девчонка?»
Она поджала губы и нахмурилась в ответ, обиженно, почти по-детски, а потом приблизилась на полшага, всматриваясь в штормящую даль. Да как он вообще мог? Назвать ее так сейчас было бы самым обидным, так же как и ранее. Ну какая из нее в конце-то концов?..
Девушка тихо хмыкнула, а поезд качнуло на повороте. И далее она отступила назад, словно ужаленная, потому что окружающий мир снова прорвался тысячью безумно кричащих звуков и реальных движущихся образов, которые в первые секунды оглушили ее, как если бы вырывая из погруженного анабиоза. Стук колес, завывание ветра, тренькание стаканов, шумок шагов да гомон чьих-то голосов… Все они сливались в одну сплошную монотонную музыку, словно мелодию заевшей музыкальной шкатулки, словно скрип заезженной шарманки, заставляя если и не оглохнуть сразу, на месте, то хотя бы начать двигаться в указанном ритме.
- Я не девчонка, я ил… - лишь успела она возмущенно фыркнуть и тут же осеклась. За спиной легкой тенью мелькнула чья-то фигура. Софи уловила это движение скорее инстинктивно, нежели успела захватить периферическим зрением. По спине пробежал легкий холодок от ощущения взгляда, коснувшегося ее. С каждой потерянной секундой нарастало крайне неприятное ощущение, сродни тому, когда отчетливо понимаешь, что какая-то личность только что застала тебя именно на том моменте, где ты совершил совершенно бессмысленную и непоправимую глупость. Фокусница плавно крутанулась на каблуках, сопровождая сие движение неровным бряцаньем. И ровно на те полсекунды едва не осознала, что смутилась.
- Я… - несколько заторможенно произнесла Софи, по давней привычке тут же посмотрев незнакомцу в глаза. Впрочем, озадаченный тон почти сразу сменился уверенным с мягкой ноткой раскаяния. – Пожалуй, пойду. Простите.
«Разговаривать с собственным отражением это уже симптом… - хладнокровно отметила про себя иллюзионистка. – Да нет же. Это стадия… Раньше хотя бы иллюзии были. А теперь… Пройдет еще пару лет, и точно никто не поможет».
Поворачиваясь обратно, чтобы следовать дальше, куда она там собиралась, Софи украдкой глянула в то же окно: разумеется, отблеск давно померк и смешался, а вместо того в глаза ослепительно ударил первый луч восходящего солнца. Ламийка была вынуждена сощуриться и снова отвернуться, чтобы направиться к следующей двери, но лучик нагнал ее еще раз, проскочив по плечу. На пару мгновений даже стало жарко, а на лице проскочила улыбка.
Значит, коснулась. Вот все и пропало. Не стоило… Хуже того, не нужно было вообще останавливаться.
- Чай остынет, - озадаченно отметила она, то ли не понимая с чего это вдруг подобное должно случиться, то ли продолжая свое оправдательное обращение к незнакомцу (которого и вовсе давно пора бы забыть), то ли недоумевая, с какой радости у нее в руках поднос со стаканами. Ага, теми самыми в резных подстаканниках. А с такого счастья, что…
Приняв отсутствующий официальный вид, будто ко всему случившемуся и назревающему она никоим образом не причастна, София деликатненько постучала и, выждав пару-тройку страховочных секунд, потянула колесную дверь в сторону. То, что происходило внутри, ее абсолютно не интересовало. Да хоть атомная война… Да хоть разврат и рок-н-ролл… Задачей девушки было только удержать между стайкой стаканчиков стабильное равновесие и мило поинтересоваться:
- Доброго здравия. Чаю не желаете? – вопрос словно сам таил в себе нужный ответ, но, по всем законам жанра, утро добрым притворяться не хотело. И чай нужен был всем. А потому ее метания повторялись снова и снова.
Фокусница облегченно выдохнула, предвкушая тот момент, когда ее проводническую ношу, наконец, облегчат… все же осталось домучить последние купе. И только после заприметила неладное. Достаточно, в общем-то, приятное «неладное». Потому ладонь потянулась снять форменную темную шапочку, а Софи почтительно кивнула, не забывая поддерживать дверь плечом.
Заморожено