Маг сидел на земле, постелив под себя полы плаща, и слушал болтовню девушки. Иначе это щебетание назвать было нельзя: внешний вид Тии, её движения, голосок – всё это навевало ассоциации с синицей. Маленькой, бойкой, хитрой синицей, что посматривает на тебя одним глазком, пока ты подсыпаешь ей крошки хлеба. И Рейван находил эту ассоциацию приятной. Он, вообще, всегда сравнивал всех кого знал с животными и, кстати, это вполне себе работало. Бринг, к примеру, числился в его каталоге “тварей земных” под характеристикой “белка-летяга”, а начальство коим представлялся старик Рю, числилось у него барсуками. Именно так. Барсук – старик, безумный кролик с обломанным ухом – Тэрри и так далее. Были там бурундуки, были мыши, крысы – кого там не было. Был даже пеликан.
Но это к делу не относилось.
Маг чуть улыбался и внимательно вслушивался в щебетание Тии. Они познакомились совершенно случайно – тогда Рейван только учился использовать свои силы по-настоящему, тогда он искал сон Бринга и заплутал в веренице иных миров, выйдя из неосязаемого белесого марева мешанины чужих снов.
Вышел и не смог оставить всё как было. Рейван неплохо помнил произошедшее: Тиа оказалась в плену каких-то странных кошмаров, сон был отвратительным, мрачным. Он бы выделялся чёрным пятном даже в темноте, этакой чернильной кляксой зла и ужаса. Этого могла не видеть Тиа, но вот Рейван ощущал, что сон был опасным. Взможно, не в данный момент, может, в будущем. Но он был бы ей во вред. И пройти мимо сноходец не осмелился.
На рыцаря он походил плохо, но справился. Разогнал её переживания и… остался. Избавившийся от мутной масляной мерзости кошмара, этот сон стал по-настоящему приятным, милым, тихим.
Именно поэтому магу нравилось бывать тут: мир фантазий Тиа был тёплым и… гостеприимным. Мягкие, нежные цвета, спокойная мелодия, приятный запах – редко кто осознаёт и чувствует всё это пребывая в своих фантазиях, нужна подготовка. Не обязательно быть магом, чтобы входить в этот мир – каждый так или иначе касается его, посещает, но, зачастую, забывает или запоминает только обрывки пережитого.
Рейван помнил всё. И почти всё помнили те, кто с ним общался.
Тогда, при первом знакомстве, он назвался Райнером – странное имя, периодически всплывающее в его памяти, оно казалось естественным и правильным, словно вполне могло быть его именем. Может, какая-то другая Вселенная, иная реальность, а, может, просото шизофренический бред, несли в себе отпечаток человека, что был частью Рейвана, как и он сам был частью того человека, но нёс иное имя. Без разницы, впрочем. Причины такого чувства можно будет поискать потом.
Пока же он слушал, сидя в тени огромного цветущего дерева, опираясь спиной о его кору и перебирая пальцами мягкую, сочную траву. Слушал, как девушка перескакивала с темы на тему, стремясь поведать  молодому человеку всё, что происходило с нею за недавнее время. И она совершенно не обращала внимания на окружающее пространство. Увы, все люди, не наделённые даром, сходным с даром Рейвана, видели лишь часть, отголосок того, что видел он. Сон отражал душу хозяина. Светлые, добрые сны были полны теплоты и солнца, злые и холодные – мерзлоты. Нельзя было говорить, что злые сны – отвратительны. Многие являли собой настоящие шедевры, но были и те, куда Рейван не любил ходить. Безумцы, что способны были утопить в круговерти своих диких фантазий были для Веремара своеобразным табу. Поэтому, наверное, он опасался заходить в сон Тэрри, страшась того, что сможет узреть. Рю так не пугал. Во сне у Рю было даже весело – своеобразная вседозволенность, ведь маг никогда не отличался выдающейся дисциплиной.
Маг вздохнул и провёл рукой по коре вишнёвого дерева, меделеннно встал и кивнул, чуть улыбаясь.
- Здорово, Тиа. Действительно.
На самом деле, он умудрился потеряться в её словах уже через каких-то пару минут, но старательно не выдавал себя. Кивал, соглашался, слушал. А, затем, решил показать Тиа то, что видел.
Легонько коснулся рукой её мягких золотистых волос и чуть улыбнулся. Ему даже не нужно было ничего сделать – касание Рейвана, его желание, сделало мир снов Тиа чётче, реальнее. В этот раз она запомнит даже то, сколько листиков было на этом вишнёвом дереве. Если пожелает.
- Так лучше?

Тиа была удивлена увиденным. И это удивление приятно порадовало Веремара – он добивался именно такого. И, самое главное, он ничего не делал. Окружающий мир не был создан им, не появлялся по его указу, по его желанию. Он был рождён, создан и взращён Тией, он целиком и полностью принадлежал ей, питаемый её добродушием, непосредственностью, любовью. Да, этот мир любили, он сам был полон этим чувством, ведь любовь не обязана быть любовью  к кому-либо, это может быть нечто глубинное, тёплое. Теплоту Рейван упоминал не раз и, пожалуй, будет упоминать даже после. Потому, что она была, эта теплота. Бойкая, чуть неловкая, но нежная теплота боевой, весело чирикающей синицы.
И теперь она была удивлена. Удивлена тем, что он показал ей её мир, тем, что он лишь продемонстрировал девушке сокрытую, невидимую часть её души. Во снах мы обнажаем себя, во снах мы открываем для других свой мир, но на наше счастье мы никогда не обращаем внимания на то, что твориться в этих неосязаемых, незримых мирах. Увы, но такова истина: во многом быть сноходцем означает не сколько умение посещать чужие сны, сколько умение видеть, понимать, что ты их посещаешь, понимание той простой истины, что сны – это такая же реальность и от них нельзя отгораживаться. Устремлённые взглядами в мир материальный они, люди, забывают ценность нематериального. И упускают, порой, нечто великолепное… прекрасное.
Не заметить того какие чувства сейчас одолевают Тию было сложно. В конце концов, она никогда не скрывала от него своих эмоций. Во сне трудно лгать. Это со стороны может казаться, что сон – мир иллюзорный, подчинённый только сознанию. Так оно, конечно, и есть, но ложь во сне – искусство. Потому, что если истинный лжец должен, всего-лишь, убедить себя, то тот, кто обманывает в мире грёз обязан верить в эту ложь. Вера и убеждённость – разные вещи, всегда были. И догадаться, что она сейчас подумала было несложно. Поэтому, пожалуй, она заслуживала правды. Рейван умел лгать во сне, будь на то необходимость. Вопрос времени, пока научишься. Увы, люди, по натуре, существа лживые, способные приспособиться под любые условия.
- Это ты, Тиа. – на губах сноходца была едва заметная улыбка. – Твоя душа. Ты создала это место.
Руку он так и не отпускал – ей, похоже, было действительно боязно за окружающее. Пусть ничего бы не поменялось, убери он руку со лба девушки, Рейван предпочёл оставить всё как есть. Стоять так было… неплохо. Можно было сожалеть лишь об одном: девушка забудет об этом сновидении, как и в остальных случаях, останется только смутное воспоминание, попытка понять что же происходило тут, в её сне.
Может, стоит попытаться оставить ей воспоминания?
Сон податлив. Он всегда податлив, готовый менять свою сущность и структуру в зависимости от желаний того, кто управляет этим сном. И особенно он податлив, если сам хозяин сна желает того же, что желает меняющий законы этого созданного мира. Красивого, но недолговечного мира – он рассыплется на осколки, будучи забытый. Они всегда рассыпаются.
А сейчас Тиа очень хотела запомнить этот сон. И маг надеялся придумать способ.
Вытянув вверх вторую руку, он словно принял в дар услужливо переданный лист. Тот опустился мягко, легко, словно так и жаждал помочь тому, кого создательница называла Райнер. Пожелай она оставить всё как есть, Рейвану пришлось бы бороться. Ибо только спящий – истинный хозяин мира. Сноходец всегда гость. Иногда, даже в своих собственных снах. Увы, иметь дар подобный дару Рейвана Веремара – не только удобство. Ты теряешь способность по-настоящему творить. Твои сны – всегда серые пустышки, в которых плещется пустота. Ибо твоё понимание простой истины, того что сон можно менять, отбирает у тебя отражение. Твоя душа не может отразиться в этой иллюзорной вселенной. Хотя, иллюзорной ли? Сны столь же реальны, как и простая жизнь. Они просто… другие.
- Возьми. – Маг вложил листочек в ладошку девушки. – Надеюсь, что это поможет тебе помнить.